Андрей Клепач: "Крепость рубля базируется на крайне неустойчивом фундаменте"

Москва. 3 апреля. FINMARKET.RU - Чиновники-звезды, выступавшие в среду на апрельской конференции ВШЭ, пролили свет на тяжкие раздумья премьера Медведева относительно потенциала экономического роста в этом году и возможностей его бюджетного стимулирования.

Во вторник в Якутске сразу после утверждения сильно подешевевшей программы развития Дальнего Востока премьер собрал своих заместителей и министров финансово-экономического блока правительства, чтобы решить не пора ли отказаться от бюджетного правила.

"Финмаркет" приводит наиболее интересные выдержки из выступлений чиновников на конференции ВШЭ, куда они пришли, "зарядившись" дискуссией у премьера.

Андрей Клепач, замминистра экономического развития

«Сейчас вместе с недовольством нарастает институциональная иллюзия. Никаких обоснованных оценок и расчетов, доказывающих прямую связь между качеством институтов и темпами роста, нет.

В странах с высоким качеством институтов – весьма невысокие темпы роста. В основном это развитые страны. Чтобы учесть этот эффект, можно вводить группировку похожих стран, например, по уровню доходов.

Но и здесь нет прямой закономерности. Испания до кризиса имела темпы роста выше, чем Франция, Германия, Великобритания. Трудно предположить, что уровень коррупции там был ниже, учитывая поток наших мафиози, покупавших там недвижимость. Мексика имела более высокий уровень коррупции, чем у нас, да и наши соседи, например, Казахстан. Но Мексика имела темпы роста ниже, чем у нас, а Казахстан выше.

Это видно и по нашей истории: в 2000-е годы темпы роста были около 7%. Никто не говорит, что тогда качество институтов было в два – два с половиной раза выше, чем сейчас. В 90-е годы было больше свободы печати, демонстраций, что соседствовало с падением ВВП на 40%. А в Узбекистане, где нет никаких свобод, достаточно стабильный рост. Тоже самое в Белоруссии.

Наверняка, могут быть исследования, которые покажут, что пседводемократия сама по себе обеспечивает более высокие темпы роста. В более качественных демократиях ситуация совершенно другая. Франция – демократия, но с очень сильным президентом с огромными полномочиями. И это помогало им решать многие вопросы, в том числе по национальным программам в авиации, космосе, ядерной энергетике, высокоскоростных магистралях. Здесь тоже связь (между демократичностью госинститутов и экономическим ростом - "Финмаркет") не такая прямая.

Да, институты значимы. Даже если они напрямую не влияют на темпы роста, качество институтов надо улучшать. Мы не можем жить при высоком уровне коррупции. Точнее – можно, мы, в принципе, живем нормально. С точки зрения темпов роста.

Поведенческая модель, уровень профессионализма бизнеса играет не меньшую, а даже большую роль. Когда начинаем разбираться с массовыми авариями – Саяно-Шушенская ГЭС, шахта Распадская – везде жесточайшие технологические нарушения. Это отношения к свободе совести, собраний и даже к взяткам не имеет.

Если вы вкладываете деньги в дороги, то инфляционный эффект небольшой. Если в науку – то больше, так как это в основном зарплаты ученым. Но эффект от таких инвестиций будет долгосрочным.

Если мы разложим 7-процентный рост в 2000-е годы на составляющие, то примерно наполовину он обеспечен ростом цен на нефть и другие сырьевые товары экспорта и перераспределением этих доходов в экономике. Около 3,5 п.п. объяснялось другими факторами, связанными с государственными расходами на инфраструктуру, науку и в еще большей степени – с эффектом частных инвестиций.

За счет чего можно выйти за 3% роста и получить 1 или 2 п.п. дополнительно?

• Это существенное улучшение качества человеческого капитала (0,2-0,5 дополнительных п.п. роста): модернизация высшей школы, другие стандарты профессионального образования и другое качество образования в школе. Это весьма затратные вещи, а мультипликатор недостаточно высокий.
• Транспортная инфраструктура (0,2-0,3 п.п. в среднем до 2022 года).
• Развитие высокотехнологичного экспортоориентированного сектора (0,3-0,5 п.п.).
• Инвестиционный климат: приток иностранных инвестиций от 1,5% до 5-6% ВВП (в 2006-2007 годах чистый приток иностранного капитала в Россию был от 5% до 7% ВВП).

Увеличилась денежная эмиссия – изменились цены. Дальше это вроде бы не работает. Но на самом деле, экономика с высоким уровнем доходов, с высокими темпами роста, неизбежно связана с ростом монетизации экономики. М2 сейчас у нас порядка 44% ВВП, к 2020 году мы должны выходить на 53-54%, к 2030 году – на 70% с лишним. Тогда это будет балансироваться с ростом депозитов, населения и предприятий, создаст условия для нормальной кредитной поддержки.

Низкий уровень монетизации несовместим с высокими темпами роста.

Мы педалируем тему с избавлением от ненефтегазового дефицита бюджета. Для этого надо сокращать бюджетные расходы и держать бюджет профицитным. После этого встает нерешаемая задача, как финансировать все реформы?

Тогда говорят о необходимости подавить инфляцию, для чего нужна жесткая бюджетная политика. Наша денежная политика, устойчивость денежной политики и все, что у нас есть, базируются на профиците счета текущих операций и торгового баланса, который достигает 7-8% ВВП. Но если мы посмотрим на ненефтегазовый торговый баланс, то вместо профицита мы получим дефицит торгового баланса в 8% ВВП.

С одной стороны, можно сказать, что мы живем не по средствам. Наш уровень благосостояния и потребления, да и технической модернизации сидит на огромном импорте. При отсутствии нефти и газа мы его никогда не смогли бы купить.

Чтобы это сбалансировать, курс рубля должен быть не 30, а 70 рублей за доллар. Крепость рубля базируется на крайне неустойчивом фундаменте. Фундаментально, в долгосрочной перспективе есть основания для снижения курса. Но главное, нам надо как-то взаимоувязывать политику снижения ненефтегазового дефицита и ненефтегазового сальдо торгового баланса».

Игорь Шувалов, первый вице-премьер

"Что происходит с ростом ВВП? Причины его замедления известны: неспокойно себя ведут внешние рынки, сокращается экспорт основной нашей продукции, кредит достаточно дорогой. Все громче звучат слова тех, кто говорит, что мы проводим слишком жесткую бюджетную политику, которая очень опасна для России в нынешних условиях, что необходимо переходить к мерам финансового стимулирования, что жесткое бюджетное правило ни к чему хорошему не приведет.

Мы вчера обсуждали с председателем правительства, с вице-премьером Ольгой Голодец, с министром финансов Антоном Силуановым, с главой Минэкономразвития Андреем Белоусовым стоит ли проводить крайне жесткие параметры закрепленного в законе о федеральном бюджете, либо мы должны предоставить дополнительные бюджетные средства для реализации проектов, которые будут стимулировать экономический рост.

Я не очень верю в краткосрочные меры стимулирования, которые опираются на федеральный бюджет. Но я верю и считаю крайне необходимым расшивать самые узкие места. Вызов номер один - это транспорт и энергетика. В российской экономике самая жесткая проблема - отсутствие транспортной доступности, логистическая слабость. Даже из Калужской области проблема довезти продукцию до Москвы.

Потери от транспортных сложностей составляет, по подсчетам одного из нашего коллеги, у которого сняли мигалку и он вынужден добираться на работу как все по пробкам по два часа, составляют порядка 3 трлн руб. в год. Говорят надо сделать бюджетное правило более слабым, чтобы направить средства на создание транспортной инфраструктуры.

И президент и правительство стоят на том, что бюджетное правило в том виде, в котором оно утверждено - правильная мера. Нет никакого разброда в правительстве. Изменение жесткости бюджетного правила даже не обсуждается.

Но можно занять у пенсионных фондов и ФНБ и выделить на транспортную инфраструктуру, если мы сможем сделать эти проекты возвратными. Законодательных ограничений на использование пенсионных денег, денег фондов нет. Проектов нет. Все добиваются выделения финансирования, никто не привык работать на основе возвратности капитала.

Уже принято решение выделить из ФНБ 100 млрд руб. на железнодорожную инфраструктуру и еще 100 млрд на электроэнергетику, проекты ФСК ЕЭС. Правильно было бы направлять на инфраструктурные проекты порядка 500 млрд руб. в год. Но проектов возвратных нет.

Тяжело изыскать эти деньги. Это деньги ФНБ и накопительного элемента пенсий в ГУК (Внешэкономбанке - "Финмаркет"). Дадим возможность участвовать в проектах через выпуск облигаций частным пенсионным фондам. Только если не будет возможности предоставлять деньги на основе возвратности, тогда будем обсуждать предоставление грантов или прямого бюджетного финансирования.

У президента и правительства нет планов раскручивать какие-то расходы. Есть запрос: дайте денег, и все будет хорошо. Это не правда, если вы посмотрите на наш бизнес, крупнейшие корпорации - за немногими исключениями, все в долгах. По объему расходов на инновации наши крупнейшие компании оказались на уровне развитых стран. Вы видели эти инновации? Они ходят по кругу, не вырабатывают новую модель бизнеса, часто это бизнес, который идет по пути приобретения новых активов.

Мы готовы предоставить длинные деньги на 20-30 лет под процент чуть больше инфляции. Но нужны проекты. Легче всего проявить свой лоббистский потенциал, и через профильного министра получить эти средства. Государственные средства - 13 трлн руб. - сейчас расходуются крайне неэффективно. Некоторые говорят, что здесь можно найти не менее 20% через повышение эффективности инвестиций и капитальных вложений. Здесь порядок не наводим, а сразу кидаемся бюджетное правило править.

Но догмы нет, если мы почувствуем, что какие-то фундаментальные основы нашей экономики начинают разваливаться, тогда надо разбираться. Пока такой угрозы нет.

Постоянно звучит тема, что кредит очень дорогой, чтобы заниматься новыми проектами, создавать высокотехнологичные рабочие места, чтобы войти новым предпринимателям на рынок. Нам говорят, что мы должны предоставить ликвидность бесплатно или по крайне низкой стоимости. И это должны быть деньги ФНБ и Резервного фонда. Правительство пока к таким мерам не готово.

Но мы понимаем, что кредит очень дорог. И если он останется таким, то мы вряд ли можем рассчитывать на появление новых предприятий. Даже в ВЭБе, РФПИ и в других институтах развития, везде хотят выжать максимальную доходность. Тогда почему при неразвитости наших институтов и других ограничениях к нам должны прийти инвесторы?

Нам советуют с Центральным банком поработать и уговорить их, чтобы инфляцией или курсом заняться по-другому. Это иллюзия. Банк на протяжении последних лет ведет себя абсолютно независимо. Мы вместе обсуждаем вопросы, но когда дело доходит до вещей в сфере ответственности ЦБ - денежно-кредитной политики, стабильности национальной денежной единицы и банковского сектора, Банк России часто говорит "нет" и президенту, и председателю правительства. Правительство будет просить, рекомендовать, спорить, но ничего не будет делать, чтобы повлиять на статус независимости Банка ради кратковременного экономического роста.

За год мы переживем переработку всех госпрограмм. В них появится две части: безусловная, связанная с нашими бюджетными обязательствами, и вторая - приоритетные проекты, которые получат финансирование, если экономика генерирует больше доходов. Тогда правительство начнет их финансировать без лишних дискуссий. Приоритет - цели, поставленные в майских указах президента. Они должны быть уложены в бюджетные ассигнования, которые мы можем себе позволить. Мы поняли хитрость некоторых ведомств, которые часть расходов на это в госпрограммах сделали со "звездочкой" (то есть, условными, которые будут финансироваться только при наличии дополнительных ресурсов - "Финмаркет"). Все это будет исправлено".

Ольга Голодец, вице-премьер

"Абсолютный приоритет для нас - рынок труда. Он фактически нелегитимизирован, очень незначительная часть действует по понятным и прозрачным правилам. Из 86 млн человек, находящихся в трудоспособном возрасте, только 48 млн человек заняты в секторах, которые нам видны и понятны. Все остальные не понятно чем заняты.

Эти люди создают огромную проблему для всего общества. Когда у нас такой большой "серый" сектор, происходит недофинансирование социальных расходов. Есть категории социально незащищенных, за которых взносы платит общество: мамы, ухаживающие за детьми, военнослужащие срочной службы. А кто должен заплатить за самозанятых?

Когда говорят, что самозанятые уйдут в тень, то мы должны понимать, что тогда заботу о родителях тех же нотариусов, адвокатов берет на себя общество: условно говоря, шахтеры должны заплатить не только за своих родителей, но и родителей адвокатов. Общество должно четко определиться: кого мы поддерживаем, а кто должен нести ответственность за себя сам.

Люди, получающие больше, должны платить больше социальных взносов. Но с их стороны существует самое сильное лобби: они не хотят платить больше. Мы увеличили для самозанятых взнос в Пенсионный фонд до 35 000 руб. в год. Речь идет о здоровых, самостоятельных и часто состоятельных людях, которые платят в ПФР менее 3 000 руб. в месяц.

Мы должны создать для этой категории граждан, которые составляют разницу между 48 и 86 млн, новые правила игры, новые правила доступа к социальным услугам. Надо научиться быть нетерпимыми к тем, кто не платит за себя и за своих родителей. Если человек здоровый, то общество должно задавать вопросы, кто платит за него.

Подготовлен и рассмотрен на правительстве закон о социальном обслуживании. Теперь ставится задача социального сопровождения, чтобы вывести семью и человека из ситуации социального неблагополучия, вернуть его к нормальной жизни.

У нас всего 27 млн детей. При этом задолжников по алиментам - 1,7 млн человек - отцов преимущественно. Масштаб проблемы зашкаливает. 5,6 млн детей воспитывается в семье с одним родителем. За прошлый год 44 000 родителей было лишено родительских прав. 118 000 детей находится в детдомах.

Но ребенок, который попадает в сиротское учреждение при живых родителях, не теряет связь со своей семьей. Их невозможно передать в другую семью. Они надеются, что мама выйдет через несколько лет из зоны и заберет их. А мама выходит и через несколько месяцев опять попадает в места лишения свободы. И ребенок ждет годами. С этим мириться дальше невозможно, мы должны принять самые решительные шаги. Эти дети на 90% воспроизводят модель поведения своих родителей.

Принятие бюджетного правила поставило под вопрос не только социальные расходы, но и инвестиционные. Мое мнение, как эксперта, что снижение темпов роста промпроизводства во многом спровоцировано бюджетным правилом. По крайней мере, бюджетное правило вносит в это свою серьезную лепту. И то ограничение, та епитимья, которую мы на себя наложили в сфере бюджетных расходов, имеет негативный результат для развития не только социальной, а всей экономической сферы. Мы сталкиваемся с недопотреблением, недофинансированием инвестиционных проектов. Это самая серьезная проблема. Она обсуждается в правительстве очень серьезно.

У нас накоплено 9% ВВП в разных фондах. И такое накопление с точки зрения надежности сохранения этих капиталов вызывает вопросы. Моя личная позиция, что создание института накопительных пенсий в наших условиях ставит под очень высокие риски пенсии граждан, которые выбирают этот сценарий. Для нас солидарная система и вложения в инфраструктурные проекты, в промышленность, является абсолютно приоритетной задачей.

Мы слабо финансируем систему здравоохранения, тратим на нее всего 3,6% ВВП (в США - 16% ВВП). Прямой связи нет между тратами и показателями, которые получаются на выходе. Но нам не хватает 1,5 п.п. ВВП для здравоохранения и столько же для образования".

Ярослав Кузьминов, ректор ВШЭ

"Реальные приоритеты социальной политики не соответствуют заявленным. Реформировать без денег можно, но это будет формальное реформирование. Полноценного развития, использования современных технологий, оставаясь в рамках 4,1% ВВП по образованию и 3,7% ВВП по здравоохранению к 2015 году, мы не обеспечим.

Правительство готово проводить реформы в социальной сфере без увеличения ее финансирования. Это сделать можно только при переходе к новой социальной политике. Наш средний класс движется к 32-33% населения к 2020 году. Он может нести часть расходов по обучению, медицинскому обслуживанию. Давайте тогда вводить систему соплатежей, но и систему компенсации тем категориям населения из трех нижних квантилей, которые не могут это сделать для себя. Ползучее введение скрытой платности бьет в наибольшей степени по незащищенным слоям населения".

Дмитрий Ливанов, министр образования и науки

"Российская наука не выдержала перехода к рыночной экономике, поскольку те организационные формы, механизмы финансирования исследований, которые были характерны для науки в СССР, не были изменены. В результате произошла деградация: и кадровая и результатов.

У нас серьезно, в разы, выросли государственные инвестиции в науку. По абсолютным показателям расходов на науку мы входим в десятку ведущих стран. Хотя сегодня мы по многим ресурсным показателям достигли паритета (с ведущими странами мира - "Финмаркет"), до паритета в области результатов еще очень далеко. Ввиду проблем структурного характера эффективного развития не происходит.

Конечно, наука недофинансирована. Мы на порядок отстаем от США и в пять раз от Китая по общим инвестициям (с учетом частных) в научные исследования. С ресурсным обеспечением в виде 1,12% ВВП мы находимся в четвертом десятке стран мира. В результате мы фиксируем, низкую научную продуктивность, неконкурентоспособную зарплату исследователей, деградацию кадровой структуры.

Необходимо думать о серьезном изменении кадровой структуры в научной отрасли: это карьерный рост молодых специалистов, условий их достойного выхода на пенсию, оптимизация и повышение роли профессиональных сообществ, введение системы индивидуального грантового финансирования отдельных ученых и небольших научных коллективов, которые уже работают на конкурентоспособном уровне.

Нам надо перейти к модели, при которой государство не будет тратить значительную часть средств, выделяемых на науку, на поддержку организационных структур, часто неэффективных.

Нужна очистка высшего образования. По результатам мониторинга вузов будет проводиться серьезная чистка. Уже в этом году будет серьезно сокращена система филиалов вузов".